«О работе судов и прокуратуры» определялся новый порядок судопроизводства в связи с «предстоящей передачей на рассмотрение судебных органов дел, проходивших ранее во внесудебном порядке»[1118]. На совещании прокуроров в августе 1934 года Молотов заявил, что основным недостатком работы ОГПУ являлось стремление полагаться на признания обвиняемых, не уделяя внимания сбору иных доказательств. Он ставил задачу повышения профессионального уровня подготовки судей, прокуроров и следователей и рассказывал про обсуждение в Кремле вопросов «о необходимости восстановить юридические факультеты, создать литературу и ответственных работников для прокуратуры и судов»[1119]. С этим действительно была беда: даже в 1936 году 65 процентов следователей имели низшее образование, а еще 19 процентов — среднее.

На заседании ПБ обсуждался доклад Ягоды о раскрытии ряда молодежных групп, занятых изучением марксизма, в которых велись разговоры и о возможности прибегнуть к индивидуальному террору. Политбюро постановило, что высшая мера может применяться только при неопровержимых доказательствах не просто «террористических намерений», а прямой подготовки террористических актов[1120]. Количество осужденных по делам, расследовавшимся ОГПУ-НКВД, сократилось с 240 тысяч в 1933 году до 79 тысяч в 1934-м.

Успокоение было недолгим. 5 августа начальник штаба артдивизиона Осоавиахима Нахаев вывел отряд курсантов в центр столицы, где обратился к ним со словами: «Долой старое правительство, да здравствует новая революция, да здравствует новое правительство»[1121]. Нахаев приказал идти на Кремль, но курсанты приказ выполнять не стали. Сталин 8 августа писал Кагановичу: «Дело Нахаева — сволочное дело. Он, конечно (конечно!), не одинок. Он призывал вооруженных людей к действию против правительства — значит, его надо уничтожить»[1122]. 19 августа замнаркома внутренних дел Прокофьев сообщает Сталину о том, что «группа работников Сталинского металлургического завода (ЗСК) ведет шпионскую работу в пользу Японии»[1123]. 19 сентября Политбюро приняло постановление по телеграмме Молотова из Западной Сибири: «Принять предложение т. Молотова: предоставить т. Эйхе право давать санкцию на высшую меру наказания в Западной Сибири в течение сентября и октября месяцев 1934 г.»[1124]. Речь шла о приговорах, выносимых именно по делу работников ЗСК.

Во время того визита Молотова в Сибирь произошла история, которую ему поставят в вину на XXII съезде КПСС, охарактеризовав как «пример его крайнего цинизма», поскольку он не взял под защиту невинных людей, обвиненных в покушении на него. Водителем Молотова в Прокопьевске был некто Арнольд, до Первой мировой войны живший в Финляндии, Германии, Голландии, Норвегии и Англии, а также в США, где сидел в тюрьме, служил в армии. В СССР он попал в числе американских специалистов. Каким образом он оказался за рулем машины Молотова, непонятно. Только происшествие едва не закончилось трагически. «Автомобиль с Молотовым внезапно свернул с дороги и покатился с насыпи. Она была довольно высокая. Автомобиль потерял устойчивость и опрокинулся. Молотов почувствовал, что их неудержимо тянет вниз. Он обреченно закрыл глаза… Когда спустя какое-то мгновение Молотов открыл глаза и выглянул из машины сквозь лобовое стекло, он похолодел от ужаса — автомобиль висел над самым краем глубокого придорожного оврага… Опрокинувшуюся машину с помощью шахтеров, разъезжавшихся на грузовиках после встречи по домам, кое-как оттащили от опасного места и вновь поставили на колеса. От сильного удара транспортное средство имело весьма удручающий вид и не заводилось. Молотова пересадили в фанерную кабину грузовой полуторки и доставили в Прокопьевск»[1125]. За эту историю Арнольду был объявлен выговор, тот написал письмо Молотову, который переслал его в крайком партии. Выговор был снят[1126].

Но дело вновь всплыло годом позже, когда Арнольд был арестован. На процессе 1936 года Муралов скажет: «В Прокопьевске мы пытались в 1934 году совершить террористический акт против Молотова, но акт оказался неудачным… Я поручил это Шестову. Он сказал мне, что у него есть уже подготовленная группа, во главе которой состоял, кажется, Черепухин, и что подготовлен шофер, который готов пожертвовать своей жизнью для того, чтобы лишить жизни Молотова. Но в последний момент шофер сдрейфил, не рискнул пожертвовать своей жизнью». Участники покушения дали признательные показания. Сам Арнольд на суде подтвердил: от убийства Молотова его «остановила трусость», вместо катастрофы получилась авария[1127]. И чему Молотов не должен был верить? На склоне лет он делился ощущением, что «покушение было вполне реальным»[1128].

Далее последовало убийство Кирова. Молотов не подтверждал выстроенную с подачи Хрущева версию: Киров был исключительно популярным политиком, которому недовольные Сталиным участники XVII съезда предложили возглавить партию. После этого генсек якобы избавился от основного конкурента в борьбе за власть, а затем — и от делегатов «съезда победителей». История с оппозицией Сталину на съезде и поданных против него сотен голосов носит полумифический характер. Конечно, среди делегатов было множество оппозиционеров, и кто-то мог предложить Кирову возглавить партию — Молотов не исключал такой возможности. Но Киров никогда бы не поверил в искренность такого человека и воспринял бы это как «подставу». При отсутствии яркой дореволюционной биографии у Кирова не было ни малейшего шанса получить поддержку в партии. Количество проголосовавших на съезде против Сталина сейчас невозможно установить. Цифра в 292 голоса была названа, как по команде, тремя членами счетной комиссии уже после XX съезда, в 1960 году. И, конечно, Киров никогда бы не пошел против Сталина. Молотов говорил: «Так, как к Кирову, Сталин на моей памяти относился потом только, пожалуй, к Жданову»[1129]. Молотов отмечал и отсутствие у Кирова серьезных амбиций союзного масштаба. «Он вообще в ЦК не работал. В конце XVII съезда мы сидели в своей компании, в комнате президиума, и Сталин говорит Кирову: “Теперь тебе пора переходить на работу в Москву”. Я поддержал Сталина: “Да, правильно”. Киров так на меня набросился: “Да что ты говоришь! Да я здесь не гожусь, да я в Ленинграде не хуже тебя могу, а здесь что я смогу?” Ругался последними словами, очень боялся, что его могут перевести».

1 декабря Сталин проводил совещание сучастием Молотова, Кагановича, Ворошилова и Жданова. «Я был в кабинете Сталина, — рассказывал Молотов, — когда позвонил Медведь, начальник ленинградского ОГПУ, и сказал, что сегодня в Смольном убит товарищ Сергей. Сталин сказал в трубку: “Шляпы!”»[1130]. Версия о том, что уже в тот же вечер Сталин призвал искать виновных среди зиновьевцев, пошла гулять со слов Бухарина, но того в кабинете точно не было. Впрочем, трудно было найти человека, так или иначе не связанного с Зиновьевым в Ленинграде. Литерный поезд привез Сталина, Молотова и других в Ленинград утром следующего дня. С